Скажу честно: у меня ужасные проблемы, меня наверняка выгонят из института и все такое.
Но!
Но я обещал фанфик по ПКМ и я его пишу!
Вот нбольшой кусок.
читать дальше– Она п-п-потаскушка! – рявкнул командор Норрингтон и попытался принять величественную, достойную позу, опершись на трость.
Когда сразу же после этого он упал в грязь лицом, то понял ряд очень важных вещей.
Во-первых, у него нет трости.
Во-вторых, он на Тортуге.
В-третьих, он больше не командор. И не Норрингтон. А просто Бешеная Пьянь Джеймс, как его прозвало местное отродье.
И, в-четвертых, он мертвецки пьян.
Ах да, забыто самое важное. Она – потаскушка. Распроклятая, мать ее через тридцать семь гробов в центр мирового равновесия, шлюха.
И то, что она дочь губернатора Суонна, а так же его бывшая невеста (ибо, тысяча чертей, к дьяволу такую невесту, пусть даже она писаная красавица и губернаторская дочка!) – ничуть не меняет дела.
Джеймс с трудом поднялся на ноги.
– Штормит, с-сволочь… – невнятно сообщил он проходившему мимо забулдыге. Тот понимающе кивнул: штормило бывшего командора и впрямь изрядно.
– И-иди с-сюда, – заплетающимся языком пробормотал Норрингтон, выписывая зажатой в руке бутылкой странные кренделя. – Хошь рому, братан?
Забулдыга покосился на Джеймса, и тут же задал стрекача. Видимо, Норрингтон его уже бил по пьяни. Или ограбил. Или это был тот самый пират, у которого Джеймс нагло отобрал абордажную саблю в первые же сутки своего пребывания в этом аду.
Офицер Флота Ее Величества всегда помнил, что находится среди пиратов, разбойников и прочей швали, поэтому не считал зазорным нарушать по отношению к ним законы и библейские заповеди.
– Мне отмщение, и аз воздам! – богохульственно говорил он в свою оправдание, когда грабил в темном переулке еще одного бедолагу. Зарабатывать деньги честным путем в этом гнезде порока Норрингтон гнушался. Впрочем, он ничуть не выделялся своими манерами на фоне остальных обитателей Тортуги. Здесь вообще сложно было выделиться.
Норрингтона на Тортуге не любили – впрочем, кого здесь любили? Но Норрингтона не любили особенно.
Во-первых, он постоянно говорил неприятные вещи – про Флот Ее Величества, "повесить на рее" и прочие ужасы. В его командорское прошлое никто не верил, но все равно, осадочек оставался.
Во-вторых, он очень лихо и больно дрался и фехтовал, а драку мог учинить совсем уж на пустом месте. Впрочем, обычно не он был зачинщиком – просто какой-то идиот пытался "заткнуть этого распроклятого болтуна", и огребал по полной. Вместе со своими дружками, а так же всеми окружающими.
Ну и, наконец, Норрингтон, даже будучи пьяным до состоянии нестояния, почему-то пользовался успехом у дам. Видимо, дело было в породистой, аристократичной физиономии, которой густая щетина и гримаса вечного похмелья придавали еще более мужественный и брутальный вид, а так же в его привычке говорить дамам "Вы" и проявлять прочие намертво вколоченные в голову Офицеру Флота Ее Величества манеры. Местные красотки, привыкшие к совсем другому обращению, безмерно удивлялись и просто плавились от восторга.
Таким образом, постоянно пьяный командор шатался по Тортуге и всем мешал.
Его за это, конечно, били – обычно целой толпой, но почему-то до сих пор не убили.
Если бы Норрингтон чуть протрезвел, он бы удивился этому.
А пока командор бредет по кривой и грязной улице, бормоча ругательства, размахивая бутылкой рома и думая, в какой же кабак завалиться, перенесемся за два десятка миль отсюда, прямо в Карибское Море.
Там сейчас закат. Вернее, он уже закончился. Последний солнечный луч блеснул, и на море опустилась теплая южная ночь, нежная, темная и ласковая, словно молоденькая креолка.
На глади морской вдруг появилось волнение – словно бы под поверхностью воды скользило что-то большое. Волнение перешло в бурун, из буруна стремительно поднялась черная, изъеденная временем и солью мачта, а вслед за ней – чудовищный, искаженный, напоминающий морского дракона корпус.
На полном ходу странный и страшный корабль, распуская паруса, шел к Тортуге.
А у себя в каюте его капитан, легендарный Деви Джонс, примерял плащ с капюшоном, и держа в одном из щупалец маленькое зеркальце, оглядывал себя со всех сторон, чтобы удостовериться в том, что плащ полностью его скрывает.
Сегодня был его день.
Тот самый, что выпадает раз в десять лет.
Деви хотел бухнуть на Тортуге, но не хотел быть узнанным. Понятное дело, у него были на это причины. Какой трактирщик нальет рома страхолюдному склизкому чудищу?
Да, и огромная просьба: те, кому интересны ПКМ, обращайте внимание в первую очередь на них, а не на мой институт! Сначала одзов, соболезнования потом!